Неточные совпадения
Уподобив себя вечным должникам, находящимся во власти вечных кредиторов, они рассудили, что на свете бывают всякие кредиторы: и разумные и неразумные. Разумный кредитор помогает должнику выйти из стесненных обстоятельств и в вознаграждение за свою разумность
получает свой
долг. Неразумный кредитор сажает должника в острог или непрерывно сечет его и в вознаграждение не
получает ничего. Рассудив таким образом, глуповцы стали ждать, не сделаются ли все кредиторы разумными? И ждут до сего дня.
Так же несомненно, как нужно отдать
долг, нужно было держать родовую землю в таком положении, чтобы сын,
получив ее в наследство, сказал так же спасибо отцу, как Левин говорил спасибо деду за всё то, что он настроил и насадил.
— Во-первых, не качайся, пожалуйста, — сказал Алексей Александрович. — А во вторых, дорога не награда, а труд. И я желал бы, чтобы ты понимал это. Вот если ты будешь трудиться, учиться для того, чтобы
получить награду, то труд тебе покажется тяжел; но когда ты трудишься (говорил Алексей Александрович, вспоминая, как он поддерживал себя сознанием
долга при скучном труде нынешнего утра, состоявшем в подписании ста восемнадцати бумаг), любя труд, ты в нем найдешь для себя награду.
Точно как бы после
долгих странствований приняла уже его родная крыша и, по совершенье всего, он уже
получил все желаемое и бросил скитальческий посох, сказавши: «Довольно!» Такое обаятельное расположенье навел ему на душу разумный разговор хозяина.
— Напрасно ж ты уважал меня в этом случае, — возразил с унылою улыбкою Павел Петрович. — Я начинаю думать, что Базаров был прав, когда упрекал меня в аристократизме. Нет, милый брат, полно нам ломаться и думать о свете: мы люди уже старые и смирные; пора нам отложить в сторону всякую суету. Именно, как ты говоришь, станем исполнять наш
долг; и посмотри, мы еще и счастье
получим в придачу.
Что касается дороги через Верхлёво и моста, то, не
получая от вас
долгое время ответа, я уж решился с Одонцовым и Беловодовым проводить дорогу от себя на Нельки, так что Обломовка остается далеко в стороне.
— А тебе что за дело? Старый
долг получил. Давай деньги! Я за тем приехал.
«Слезами и сердцем, а не пером благодарю вас, милый, милый брат, —
получил он ответ с той стороны, — не мне награждать за это: небо наградит за меня! Моя благодарность — пожатие руки и
долгий,
долгий взгляд признательности! Как обрадовался вашим подаркам бедный изгнанник! он все „смеется“ с радости и оделся в обновки. А из денег сейчас же заплатил за три месяца
долгу хозяйке и отдал за месяц вперед. И только на три рубля осмелился купить сигар, которыми не лакомился давно, а это — его страсть…»
Деньги шестьдесят рублей на столе лежат: «Уберите, говорит, маменька: место
получим, первым
долгом как можно скорей отдадим, докажем, что мы честные, а что мы деликатные, то он уже видел это».
Ну что двести рублей?» Взрастила, однако же, Олю и обучила в гимназии… «И ведь как училась-то, как училась; серебряную медаль при выпуске
получила…» (Тут, разумеется,
долгие слезы.)
Пусть это будет, говорит, за вами
долг, и как только
получите место, то в самое короткое время можете со мной поквитаться.
Это был настолько щекотливый и тонкий вопрос, что его обыкновенно обходили молчанием или говорили просто, что Агриппина Филипьевна «живет
долгами», то есть что она была так много должна, что кредиторы, под опасением не
получить ничего, поддерживали ее существование.
— Это, Хиония Алексеевна, еще старуха надвое сказала… Трудно
получить эти деньги, если только они еще есть. Ведь заводы все в
долгу.
— Когда я
получил телеграмму о смерти Холостова, сейчас же отправился в министерство навести справки. У меня там есть несколько знакомых чиновников, которые и рассказали все, то есть, что решение по делу Холостова было получено как раз в то время, когда Холостов лежал на столе, и что министерство перевело его
долг на заводы.
Стал же
получать их от Федора Павловича не раньше совершеннолетия, а до тех пор наделал
долгов.
Да я и никакого права не имела быть к нему требовательною за этот
долг, — прибавила она вдруг, и что-то решительное зазвенело в ее голосе, — я сама однажды
получила от него денежное одолжение еще большее, чем в три тысячи, и приняла его, несмотря на то, что и предвидеть еще тогда не могла, что хоть когда-нибудь в состоянии буду заплатить ему
долг мой…
Это легкомысленно, но именно по легкомыслию своему он и был твердо уверен, что тот их выдаст ему, что он их
получит и, стало быть, всегда может отправить вверенные ему госпожою Верховцевой деньги по почте и расквитаться с
долгом.
Владимир Дубровский воспитывался в Кадетском корпусе и выпущен был корнетом в гвардию; отец не щадил ничего для приличного его содержания, и молодой человек
получал из дому более, нежели должен был ожидать. Будучи расточителен и честолюбив, он позволял себе роскошные прихоти, играл в карты и входил в
долги, не заботясь о будущем и предвидя себе рано или поздно богатую невесту, мечту бедной молодости.
Бери, сколько хочешь; и
долг и проценты — всё
получай!
На выкуп он, однако ж, не шел: боялся, что выкупную ссуду подстерегут. Долгов-то, пожалуй, не покроют, а его последнего куска лишат, да еще несостоятельным объявят… Но и тут фортель нашелся. Ждали-ждали кредиторы, да и потребовали принудительного выкупа.
Получивши это известие, он совсем растерялся. Бездна разоренья, темная и зияющая, разверзлась пред ним во всем ужасе нищеты. Он сидел, уставившись в даль неподвижными глазами, и шептал бессвязные слова.
В Александровске поселенец сельским хозяйством не занимается, инструменты и семена ему не нужны и поэтому
долгов он делает меньше; ему и права
получить легче.
Поселенцы
получают соль по льготной цене и в
долг, тюрьма затем покупает у них рыбу по дорогой цене, чтобы поощрить их, но об этом их новом ничтожном заработке стоит упомянуть только потому, что тюремные щи из рыбы местного поселенческого приготовления, по отзывам арестантов, отличаются особо отвратительным вкусом и нестерпимым запахом.
Отбывши срок, каторжная женщина перечисляется в поселенческое состояние и уже перестает
получать кормовое и одежное довольствие; таким образом, на Сахалине перевод в поселки совсем не служит облегчением участи: каторжницам, получающим от казны пай, живется легче, чем поселкам, и чем
дольше срок каторги, тем лучше для женщины, а если она бессрочная, то это значит, что она обеспечена куском хлеба бессрочно.
Между тем на Сахалине мне приходилось встречать стариков, которые пробыли в поселенцах
дольше десяти лет, но крестьянского звания еще не
получили.
Потом, с прибавлением теплоты в воздухе, с каждым днем токует громче,
дольше, горячее и, наконец, доходит до исступления: шея его распухает, перья на ней поднимаются, как грива, брови, спрятанные во впадинках, прикрытые в обыкновенное время тонкою, сморщенною кожицею, надуваются, выступают наружу, изумительно расширяются, и красный цвет их
получает блестящую яркость.
Михалевич, после
долгих странствований, попал наконец на настоящее свое дело: он
получил место старшего надзирателя в казенном заведении.
Так открыл торговлю солдат, выезжая по воскресеньям с своим зеленым сундуком. А потом он сколотил из досок балаган и разложил товар по прилавку. Дальше явилась лавчонка вроде хлевушка. Торговля шла у солдата хорошо, потому что он стал давать поденщицам в
долг под двухнедельную выписку, а
получать деньги ходил прямо в контору. Через два месяца зеленый сундук явился уж с крупой, солью и разным приварком.
— Ни Артамон, ни Вадковский не
получили денег — я уверен был, что мы их найдем в Иркутске для погашения
долгов, в которых я как будто участвую.
На другой день приезда моего в Москву (14 марта) комедиант Яковлев вручил мне твою записку из Оренбурга. Не стану тебе рассказывать, как мне приятно было
получить о тебе весточку; ты довольно меня знаешь, чтоб судить о радости моей без всяких изъяснений. Оставил я Петербург не так, как хотелось, вместо пяти тысяч достал только две и то после
долгих и несносных хлопот. Заплатил тем, кто более нуждались, и отправился на первый случай с маленьким запасом.
Вот месяц, что я к тебе писал отсюда, друг Оболенский; в продолжение этого времени,
долгого в разлуке, ты, верно, мне сказал словечко, но я ничего не
получал после письма твоего от 5 сентября, которым ты меня порадовал в Тобольске.
Расставшись с нею после
долгих объятий и слез, Горизонт зашел в комнату хозяйки и
получил плату — пятьдесят рублей (хотя он запрашивал двести).
— В Москве, сударь! в яме за
долги года с два высидел, а теперь у нотариуса в писцах, в самых, знаете, маленьких… десять рублей в месяц жалованья
получает. Да и какое уж его писанье! и перо-то он не в чернильницу, а больше в рот себе сует. Из-за того только и держат, что предводителем был, так купцы на него смотреть ходят. Ну, иной смотрит-смотрит, а между прочим — и актец совершит.
Отец опять тяжело вздохнул. Я уже не смотрел на него, только слышал этот вздох, — тяжелый, прерывистый,
долгий… Справился ли он сам с овладевшим им исступлением, или это чувство не
получило исхода благодаря последующему неожиданному обстоятельству, я и до сих пор не знаю. Знаю только, что в эту критическую минуту раздался вдруг за открытым окном резкий голос Тыбурция...
Приложив к прошению законное количество гербовых марок, я послал его в главное управление по делам печати, ходатайствуя о разрешении журнала. «Скоро сказка говорится, дело мешкотно творится» — есть поговорка. Через
долгое время я
получил ответ из главного управления о представлении документов о моем образовательном цензе.
С покупкой дома и уплатой старых
долгов дивиденда первое время не было, и только на 1890 год он появился в изрядной сумме, и было объявлено, что служащие
получат свою долю. И действительно, все
получили, но очень мало.
Интересовались ею только самые злополучные люди, справлявшиеся о том, какого числа будет продаваться за
долги их обстановка, да еще интересовались собачьи воры, чтобы узнать, по какому адресу вести украденную ими собаку, чтоб
получить награду от публикующего о том, что у него пропала собака. Эти лица, насколько я знаю, читали газету, а кто были остальные читатели, если только они были, — неизвестно.
— К Лембке. Cher, я должен, я обязан. Это
долг. Я гражданин и человек, а не щепка, я имею права, я хочу моих прав… Я двадцать лет не требовал моих прав, я всю жизнь преступно забывал о них… но теперь я их потребую. Он должен мне всё сказать, всё. Он
получил телеграмму. Он не смеет меня мучить, не то арестуй, арестуй, арестуй!
— О, нет, зачем же? — воскликнула она. — Если бы я стала
получать с вас все ваши
долги мне, вам пришлось бы много заплатить; и я теперь требую от вас одного, чтобы вы мне выдали бумагу на свободное прожитие в продолжение всей моей жизни, потому что я желаю навсегда разъехаться с вами и жить в разных домах.
— В отношении госпожи, о которой вам говорил, я исполнил свой
долг: я женился на ней; мало того, по ее желанию оставил военную службу и
получил, благодаря милостивому содействию Егора Егорыча, очень видное и почетное место губернского почтмейстера — начальника всех почт в губернии — с прекрасным окладом жалованья.
Затем Очищенный предъявил еще несколько ходатайств и на все
получил от Глумова благоприятный ответ. Наконец, наш ordre du jour [Порядок дня.] исчерпался, и Глумов, закрывая заседание, счел
долгом произнести краткое резюме.
Вдруг, после довольно
долгого молчания, я
получил от него удивительное письмо, совершенно не похожее на все его прежние письма.
— Большой интерес тебе выходит через дальнюю дорогу, — начала она привычной скороговоркой. — Встреча с бубновой дамой и какой-то приятный разговор в важном доме. Вскорости
получишь неожиданное известие от трефового короля. Падают тебе какие-то хлопоты, а потом опять падают какие-то небольшие деньги. Будешь в большой компании, пьян будешь… Не так чтобы очень сильно, а все-таки выходит тебе выпивка. Жизнь твоя будет
долгая. Если в шестьдесят семь лет не умрешь, то…
Гурмыжская. Благодарю вас. Я так и сама думала. Он меня не забывает, каждый год присылает мне подарки, но писем не пишет. Где он — неизвестно, и я не могу писать к нему; а я еще ему должна. Один должник его отца принес мне старый
долг; сумма хотя небольшая, но она тяготит меня. Он точно скрывается от меня; все подарки я
получила из разных концов России: то из Архангельска, то из Астрахани, то из Кишинева, то из Иркутска.
Параша. Слышал ты, слышал? Даром я, что ль, перед тобой сердце-то из груди вынимала? Больно ведь мне это, больно! Не болтаю я пустяков! Какой ты человек? Дрянной ты, что ли? Что слово, что дело — у меня все одно. Ты меня водишь, ты меня водишь, — а мне смерть видимая. Мука нестерпимая, часу мне терпеть больше нельзя, а ты мне: «Когда бог даст; да в Москву съездить, да
долги получить»! Или ты мне не веришь, или ты дрянь такая на свет родился, что глядеть-то на тебя не стоит, не токмо что любить.
„Возвращаться мы еще не думаем. Я хочу еще пожить тут. Не хлопочи о деньгах. Долинский
получил за повесть, нам есть чем жить. В этом
долге я надеюсь с ним счесться“.
Причина, его останавливавшая в этом случае, была очень проста: он находил, что у него нет приличного платья на то, чтобы явиться к княгине, и все это время занят был изготовлением себе нового туалета; недели три, по крайней мере, у него ушло на то, что он обдумывал, как и где бы ему добыть на сей предмет денег, так как жалованья он всего только
получал сто рублей в месяц, которые проживал до последней копейки; оставалось поэтому одно средство: заказать себе у какого-нибудь известного портного платье в
долг; но Миклаков никогда и ни у кого ничего не занимал.
Прошло недели две. Князь и княгиня, каждодневно встречаясь, ни слова не проговорили между собой о том, что я описал в предыдущей главе: князь делал вид, что как будто бы он и не
получал от жены никакого письма, а княгиня — что к ней вовсе и не приходил Миклаков с своим объяснением; но на душе, разумеется, у каждого из них лежало все это тяжелым гнетом, так что им неловко было даже на
долгое время оставаться друг с другом, и они каждый раз спешили как можно поскорей разойтись по своим отдельным флигелям.
— Я вот видите-с… служу бухгалтером… жалованье
получаю порядочное… и просил бы вас… сделать мне в
долг… за поручительством, разумеется, казначея нашего… в
долг платье… с рассрочкой на полгода, что ли!..
Мурзавецкая. Ничего не хочу я
получать; а женим Аполлона на ней, вот и квит. Из того только я и бьюсь, из того и сыр-бор загорелся, и разговор об
долге пошел.
Васильков. Хорошо, я
получу. Лидия Юрьевна, я ваш
долг заплатил. Вам нужно ехать в деревню.